«Пока пишу песню, даже веселую, – я мучаюсь»: интервью с музыкантом и композитором Дмитрием Шуровым (Pianобой)

Редакция rabota.ua продолжает спецпроект «Творчество в разрезе», в рамках которого мы покажем творческий процесс изнутри на примерах украинских представителей творческих профессий.

Герои проекта – это творческие личности со своим узнаваемым стилем, которые получили популярность в Украине и, возможно, за рубежом. У каждого – свой метод организации работы, поиска идей, свои сложности, разочарования и источники вдохновения.

Предыдущий выпуск спецпроекта:
«Я ховаюся за автором і влаштовую тиху екранізацію тексту»: інтерв’ю з ілюстратором «А-ба-ба-га-ла-ма-ги» Владиславом Єрко

Наш следующий герой – Дмитрий Шуров, лидер проекта Pianoбой, музыкант, композитор, автор текстов песен. Пишет музыку к украинским и зарубежным кинофильмам, сериалам, fashion-показам и театральным постановкам.

В интервью rabota.ua Дмитрий рассказал о том, как фиксирует моменты вдохновения, когда пишет песни, когда чувствует себя несчастным в творчестве, о «реинкаранции» пианино, что может испортить концерт, а также почему не собирается уезжать из Украины.

Про хит и секрет его создания

– Дмитрий, когда я ехала к вам на встречу, то трижды по разным радиостанциям звучали ваши песни, которые стали хитами. Что такое хит в вашем понимании, и есть ли рецепт, почему людям нравятся определенные песни?

– Мой опыт не очень показательный. Pianoбой – не фабрика по производству хитов, и никакой особенной формулы я не знаю. Если бы она была, то все были бы Майклами Джексонами, Бобами Диланами или еще кем-то из великих. Есть формулы, с помощью которых можно сделать из песни более понятное для широкого слушателя музыкальное произведение: какая у нее должна быть форма, на какой громкости она должна звучать и другие технические вещи, уже выработанные годами. Но даже это не всегда работает, и есть масса исключений.

Наши песни, ставшие уже хитами, – «Кохання», «Родимки», кавер на песню Кузьмы «Шампанські очі» – это только вершина айсберга того, что делает Pianoбой, но, вероятно, именно они сейчас нужны людям. Другие песни мы точно так же отправляли на радио, в интернет, снимали на них клипы, но хитами они не стали.

Как сделать хит мне не известно, но что такое хит я понимаю очень хорошо – когда твой изначальный месседж, импульс, который ты облек в некую музыкальную форму, нашел своего слушателя. Это значит, что тысячи людей начинают переживать его, каждый по-своему: собираются под нее на работу, заводят детей, покупают собаку или тренируют на ее примере свой вокал.

Можно сказать, что хит – общепризнанное культурное явление. Бывает, правда, что хитом может стать и жуткий примитив, особенно под влиянием интенсивного промо. Но это только отражает тот факт, что публика очень многогранна и разнообразна. Я же ориентируюсь на свою публику и особой потребности в том, чтобы мои песни были широко известны, не испытываю.

«Пока пишу песню, даже веселую, – я мучаюсь»: интервью с музыкантом и композитором Дмитрием Шуровым (Pianобой)

Фото: Татьяна Пастир

– Почему? Вы не амбициозны?

– Дело не в амбициях. Я – концертная боевая единица, и все, что делаю, направлено в первую очередь на то, чтобы мы сыграли это людям живьем. Я всегда мыслил альбомами и турами, а не одной песней, которая стала суперпопулярной.

Сцена – место, где все приобретает смысл для меня. Но я уверен, что построить долгоиграющую и интересную сценическую историю невозможно без постоянного вкладывания в себя. Именно постоянного. Я – артист полного цикла: сам пишу песни, сам делаю аранжировки, в записи могу сам сыграть на всех инструментах, много работаю над саунд-продюсированием. У нас крошечная команда, мы все проворачиваем огромное количество работы, как творческой, так и административной, поэтому времени и сил на что-либо, кроме музыки, у меня просто нет.

О том, с чего начинается песня

– Хорошо. Давайте начнем с самого первого шага – с создания песен, которые затем звучат на ваших концертах. Откуда берутся идеи, с чего начинается песня?

– У меня создание песни всегда начинается с эмоции. Эмоции имеют свойство накапливаться, иногда долго. Бывает, что песня может «выстрелить» из эмоции, случившейся два, три года назад по отношению к какому-то человеку или группе людей.

Уже в процессе, когда пошел первый посыл, родилась строчка, за ней – следующая, и вот уже есть какой-то фрагмент, который ты по кругу играешь, и тебе он очень нравится. Главное, чтобы этот фрагмент подпитался чувствами, которые дают тебе пороху двигаться дальше. Если этого нет, то пара музыкальных фраз могут так и остаться ничем.

Вообще, это тонкий, очень личный процесс. Ведь люди даже слышат музыку по-разному, у каждого – свое восприятие. У меня в группе барабанщик, например, очень любит тяжелый металл, и когда он слушает эту музыку, я понимаю, что это круто, но внутри меня что-то переворачивается. Или, например, песни Высоцкого. Я люблю его тексты, но слушать его голос я не могу: он во мне вызывает брожение, от которого мне нехорошо. Но ведь есть миллионы людей, которых его песни и исполнение восхищают до сих пор. Думаю, что это происходит потому, что музыка – это вибрации, и кому-то они подходят, а кому-то нет.

Фото: Татьяна Пастир

О раздражителях, помогающих в творчестве

– Говорят, творческие люди в основном интроверты: когда творят, то погружаются в себя и никто им в это время не нужен. Как это у вас происходит?

– Все самые крутые вещи, которые я делал в жизни, происходили непредсказуемо и неконтролируемо. Суть процесса создания чего-то состоит в том, чтобы полностью отключиться и ни о чем не думать. В момент создания песни мозг мешает, тело мешает. Все мешает! Лучше в это время быть там, где тебе комфортно.

Да, чтобы отключить мозг, можно, например, напиться, выгнать всех нафиг, но это вовсе не гарантирует, что песня будет написана. Мне, наоборот, очень помогают раздражители, когда просыпаешься и дом полон звуков, когда ночуют какие-то люди, кошка хочет есть – иногда это лучше прочего настраивает на создание песни. А, бывает, ищешь уединения, едешь в поле, ложишься посреди васильков … и ничего, как бы ни старался.

– Есть ли какая-то система в том, как вы работаете?

– Определенной системы нет. Можешь до этого быть грустным, лететь в самолете и не выспаться, можешь «послать» близкого тебе человека и переживать по этому поводу… Потом проходит время и из этого начинает получаться песня.

Самое главное, что я понял: в творчестве всегда надо быть готовым к тому, что это может случиться где угодно и когда угодно, и момент начала творческого процесса надо обязательно зафиксировать, иначе он может уйти безвозвратно. Например, я слышу где-то красивое украинское слово «ковдра» и, отталкиваясь от него, начинаю вспоминать связанные с ним моменты моей жизни. Рождается какая-то строчка, и я знаю, что ее надо максимально развить до точки, из которой уже может получиться песня. Очень важно это зафиксировать сразу, не полениться.

Фото предоставлено PR-службой Дмитрия Шурова

О фиксации момента вдохновения

– А как вы обычно это фиксируете?

– Сейчас это просто – надиктовываю в iPhone. Но дома у меня есть старый кассетный магнитофон – дедушкин подарок, на который я уже давно записываю черновые заметки. И сейчас тоже записываю – это надежнее: не так давно у меня «умер» iPad, и там много было записей с первого альбома, особенно по песне «Родина». Стоило большого труда восстановить записи, а что-то совсем пропало. Теперь к этому отношусь внимательнее. Фиксирую все, даже если нет настроения или очень устал. Ну и еще – жесткие дедлайны, которые я себе ставлю, тоже очень помогают в творчестве.

– То есть вы планируете свою работу – на месяц, на год?

– Хотелось бы, конечно, но с такой точностью не планирую. Это очень полезно для ведения дел, но, к сожалению, заметил, что чем больше планируешь, тем меньше твои планы сбываются. Более эффективное планирование получается, когда уже альбом готов, когда треки уже на финальной стадии подготовки – тогда уже можно строить планы на год вперед, когда и где ты будешь это людям отдавать. Но я обычно оставляю и люфт для импровизации, потому что люди – не роботы, а мир очень пластичен, так что все может пойти не по плану.

Фото: Татьяна Пастир

Про неудачи и как их пережить

– Как вы переживаете неудачи?

– Тяжело переживаю. Труднее всего – неудачи, связанные с отношениями с людьми: я с очень большим трудом эти отношения создаю, и когда понимаю, что «поставил не на ту лошадь» или в прошлом неправильно почувствовал человека, мне потом сложно заводить новые отношения. А восстановить разорванные связи уже невозможно: в одну воронку человеческие отношения не падают.

Если же говорить о музыке, то обычно я довожу дело до конца, даже если на пути случаются неудачи, которые только являются частью процесса. Я пишу музыку для кино, для fashion-показов, спектаклей, и люди не знают, какой колоссальный цикл работы проводится, прежде чем они увидят уже готовый продукт. Моя работа всегда доводится до точки, когда это нравится и мне, и режиссеру.

– Многие творческие люди рассказывают, что после успешного завершения творческого проекта часто ощущают своего рода «супермассивную черную дыру» внутри и физически чувствуют себя плохо, пока не начнут новый проект. Как вы себя ощущаете, например, когда уже вышел альбом, или фильм с вашей музыкой?

– У меня все как раз наоборот. Супермассивную черную дыру я ощущаю в процессе, а не после окончания проекта. То есть, пока песня делается, будь она хоть тысячу раз веселой, я мучаюсь. Это страдание, когда ты не можешь выразить то, что внутри, ищешь слова, но они не находятся. А когда уже песня написана, вышел альбом – я чувствую себя, как после хорошего секса, просто волшебно! Вау! Я это создал, сделал – могу жить дальше.

Так было со всеми моими альбомами: один уже сделан и перестает быть для меня интересным, хотя мне его еще два года играть, а я уже берусь за следующий альбом. Как в компьютерной игре, все время выходишь на новый уровень. И когда работа закончена, появляется ощущение, что «я – хороший» и нахожусь на своем месте. Это ощущение длится недолго – до начала следующего процесса, когда ты опять никчемный, потому что не можешь сразу высказать то, что хочешь.

Фото: Татьяна Пастир

– Изучаете ли вы конъюнктуру, музыкальные тренды, вкусы публики, чтобы использовать это для написания нового альбома?

– Лучшая конъюнктура – быть единственным в своем роде, ни на кого не похожим. Порой, да, внутри меня идет борьба между автором песни, продюсером и саунд-продюсером, которым бывает трудно ужиться в одном человеке. Но я не иду по пути просчитывания того, что может понравиться публике, хотя такой подход, насколько мне известно, приносит большую финансовую выгоду.

О сценическом творчестве и концертной атмосфере

– Если говорить о вашем творчестве уже не как композитора и автора текстов, а как артиста. Ведь это тоже творчество, например, создание сценического образа.

– Сценическим имиджем, стилем, полностью занимается моя жена (Ольга Шурова, PR-менеджер Pianoбой – ред.). У нее хороший вкус, и она работает с несколькими дизайнерами одежды, которые разрабатывают и шьют вещи для выступлений.

Если говорить о подготовке концерта, то это не только то, как выглядит артист. Это и сцена, и свет, и звук и еще много чего. Это и мое пианино, которое меняется где-то раз в полтора года. Сейчас у него новая «реинкарнация» – драконья.

Фото предоставлено PR-службой Дмитрия Шурова

– Тюнинг фортепиано? Сами придумали?

– Да. Теперь я играю на драконе, а не на пианино. У него есть двухметровые крылья, которые поднимаются, клавиши расписаны чешуей, подсветка – мы много работаем со светом сейчас. До этого были другие образы, которые рисовали художники и также мой отец. Все образы связаны с музыкой, которую мы играем.

Для обложки первого альбома «Простые вещи», а также для одноименного клипа, пианино для меня создала студия Леси Патоки. Оно было декорировано множеством предметов, которые я люблю в жизни, – своеобразный коллаж из интересов Дмитрия Шурова.

Затем было концертное пианино, которое Патока сделала в стиле постапокалипсиса: будто бы оно упало с самолета и пролежало в лесу несколько лет, обросло мхом и ветвями, потрескалось и пожелтело. Затем было пианино, расписанное в стиле первобытных скальных росписей. А теперь вот – дракон.

– Ставка на спецэффекты?

– На концертах мы не «вкачиваем», как O.Torvald, не «убиваем» вокалом, как Тина Кароль. Мы погружаем людей в атмосферу, и это главная наша «фишка». Атмосфера эта соткана из музыки, слов, текстов, энергетики группы, а также из визуальных или световых эффектов. Все это делается для того, чтобы непрямым способом сказать человеку на концерте, что все будет хорошо. Чтобы он уходил, наполненный надеждой и вдохновением. Ради этого все и строится, для этого, наверное, и создается музыка.

Фото предоставлено PR-службой Дмитрия Шурова

О выборе профессии

– А когда вы поняли, что хотите быть музыкантом? Возможно, пробовали себя еще в каких-то профессиях?

– Я начал играть на пианино в четыре года. Меня учила сначала мама, а потом преподаватель музыки. Помню, что меня никто никогда не заставлял. Если бы заставляли, то я при моих задатках мог бы вырасти в серьезного пианиста, а не в то, что сейчас (смеется).

Что касается других сфер, кроме музыки, то еще в школе я подрабатывал переводчиком. Уже тогда я знал английский на хорошем уровне: мне он давался легко и, к тому же, я занимался с репетитором. Я вел переговоры от имени Винницкого консервного завода (Дмитрий Шуров родом из Винницы – ред.) с заводом в Шотландии, который поставлял рыбу.

– Это для практики?

– Нет, это была работа. Подруга моей мамы была директором этого завода, и ей нужен был переводчик. Переговоры проходили по телефону, и уже скоро стало понятно, что общего дела у них не будет. Но с моим шотландским собеседником – его звали Дэвид – говорить было очень интересно.

Фото предоставлено PR-службой Дмитрия Шурова

– О консервах?

– Нет, о его дочке. А еще он рассказал мне все про килт и волынку. В общем, было здорово, но в качестве профессионального переводчика я себя не увидел. Увидел музыкантом. Но не хотелось бы, чтобы думали, что это такая уж легкая профессия. Интеллектуальный труд вообще самый тяжелый, а в музыке тоже бывают не самые приятные моменты, например, когда отсутствует контакт с режиссером, к фильму которого ты пишешь музыку, и который решает, какой она должна быть. Или бывают тяжелые концерты, которые следовало просто отменить.

О «правильных» концертных залах и создании личной творческой истории

– А в чем причина тяжелого концерта? Плохое самочувствие артиста? Публика не воспринимает?

– Скорее, неправильный зал. В 2016 году у нас был тур по Украине, около 30 городов, и я вынес немало уроков из этого опыта. Так, теперь мы не играем концерты в залах, где люди пьют или заказывают еду. Вообще. Этим мы закрываем себе огромное количество площадок для выступлений, и я это осознаю. Но для меня важно, чтобы публика понимала, что она получит: отличный полный зал, офигенный звук и свет, крутое шоу. Да, в каких-то клубах платят больше, потому что есть спонсоры – водка или пиво, как правило. Но мы теперь отказываемся, потому что большее значение для меня имеет та самая концертная история, которую я строю, и о которой говорил в начале.

Стратегия такая: я готовлю программу, подбираю под нее нужных музыкантов и правильные концертные залы, или езжу сам с акустическим концертом, играю в необычных залах, например, в Краеведческом музее в Запорожье, в Харькове на фабрике, из которой сделали арт-пространство и в других прикольных местах по Украине. Все очень атмосферно, и я не хочу, чтобы эту атмосферу разрушали пьяные буйные люди.

Фото: Татьяна Пастир

– Вас никогда не посещали мысли уехать из Украины, как, например, ваш друг и коллега по «Океану Ельзи» и Esthetic Education Юра Хусточка?

– Никогда. Да, Юра живет во Франции, но меня эта страна вообще не вдохновляет. Там просто какой-то культ красоты: все красиво, даже бомжи на асфальте красиво сидят. Если бы я уехал, я бы чувствовал себя там несчастным.

Мы раньше часто участвовали в фестивалях за рубежом – там все идеально, выверено, отточено. Над чем работать? Только ради денег? Мне это никогда не было интересно. Меня вдохновляет Украина с ее брожением, невероятным количеством все время меняющихся культурных процессов, с ее, возможно, несовершенством, тем, что в каждом сегменте ее жизни есть пространство для улучшения. Здесь я чувствую себя на своем месте.

Фото: Татьяна Пастир