Про Budni
Наші продукти
В сфере IT-стартапов и венчурных инвестиций Денис Довгополый работает с 2005 года. Среди украинских предпринимателей он известен как эксперт в стартап-индустрии, создатель бизнес-акселератора GrowthUP и организатор большого числа обучающих программ и конференций для вовлеченных в дело технологического бизнеса. В интервью редакции сайта rabota.ua Денис Довгополый рассказал об особенностях украинского стартап-пути, силе и слабости наших проектов, профессиях будущего, «ошибке выживших» и идеальном возрасте для инноваций.
Об Эстонии, Израиле и нашем стартап-пути
– Денис, такие страны как Эстония или Израиль – очень заметны на карте технологических стартапов. Например, Эстония занимает первое место в мире по количеству стартапов на душу населения. Благодаря чему им удалось достигнуть этого?
– Давайте немного отступим во времени. Центр этого бизнеса – Силиконовая Долина. И большинство стран на протяжении долгого времени пытаются скопировать те факторы, которые там присутствовали. Это не работает, потому что Силиконовая Долина формировалась 300 лет. По крайней мере, когда мы читаем лекцию по ее истории, то начинаем с 1700-х годов.
Начиная с 1980-х, в разных странах начали думать не о том, как скопировать работу Силиконовой Долины, а как адаптировать ее к своим индивидуальным условиям. Именно тогда сформировалась так называемая израильская модель. В ее основе лежит понимание того, что главное отличие любого другого рынка от рынка США – это размеры. Израильская компания не сможет построить бизнес с большим оборотом внутри страны, где живет всего 8 млн населения. Поэтому израильская модель подразумевает, что R&D, то есть исследования и разработки, делаются внутри страны, но компания при этом ориентируется исключительно на глобальные рынки.
К этому добавим грамотную государственную многоуровневую поддержку, о которой писалось очень много. Это, к примеру, и проект Yozma (государственный фонд фондов с капиталом в 100 млн долларов, созданный в 1993 году для поддержки развития высоких технологий. – ред.), и «технологические теплицы» (они же бизнес-инкубаторы, которые начали развиваться в стране с 1992 года и обеспечивают стартапу всю необходимую инфраструктуру, давая возможность сосредоточиться на развитии продукта. – ред.). Также не стоит забывать, что в Израиль приехало очень много талантливых инженеров, в том числе из СССР. К тому же, это воюющее государство, с очень сильной военной отраслью, которое пошло по пути развития высоких технологий.
– А Эстония?
– В Эстонии все было иначе. Изначально там никто не стимулировал развитие технологического предпринимательства. Но так получилось, что Skype имел сооснователей из Эстонии, и вся техническая платформа писалась там. Поэтому в небольшой стране сразу возникла громкая история успеха, вокруг которой и начал развиваться хай-тек. Государство просто присоединилось к этому потоку со своей поддержкой. Сразу создалось несколько венчурных фондов, большие и малые предприниматели начали создавать свои компании, и закрутилось. Например, сейчас в этой стране ежегодно на развитие технологий выделяется 1% бюджета.
Но, как и в Израиле, идея там очень проста. В Эстонии население до 2 миллионов человек (на начало этого года – 1,3 млн. – ред.), платежеспособность очень низкая, поэтому у них не было иного выхода, кроме как с самого начала строить глобально-ориентированные проекты.
На самом деле, если в США 80% этого бизнеса сконцентрировано на небольшом участке суши – в Силиконовой долине, то в Европе это все «размазано» по континенту, есть несколько кластеров. У каждого из них есть свои особенности и своя шкала успеха.
– А каким может оказаться украинский путь?
– На самом деле, он сформировался уже достаточно давно. Мы развиваем этот бизнес с 2005 года, но он и до этого существовал в том или ином виде. В случае с Украиной получается, что население больше чем в Израиле в разы, а платежеспособность и спрос на инновации – в десятки раз меньше. Большой компании на таком рынке не построишь. В нашей стране самый дорогой стартап оценивается в сотни миллионов долларов. Это Rozetka – по оценке экспертов, ее стоимость от 200 млн до 500 млн долларов. Единственная у нас история успеха такого рода, и все остальные даже близко не могут подойти к такой капитализации.
Поэтому в Украине все истории успеха тоже будут вокруг израильской модели. И мы это видим на примере того, что происходит с украинскими стартапами. Например, Looksery, предложивший рынку приложение для модификации видео в режиме реального времени. Вся разработка производилась в Украине, а бизнес-офис – в Кремниевой долине. Или, к примеру, Invisible CRM – разработчик программного обеспечения и CRM-систем – 60 человек разработчиков в Киеве, а бизнес-офис и все продажи, опять же, в Штатах.
В нынешних условиях путь Украины, скорее всего, выглядит как совсем кристаллизованная израильская модель – никаких бизнес-активностей внутри страны, все наружу. Туда, где нет наездов, где прозрачное законодательство, где эффективно работает финансовая система.
– И домой их не вернуть?
– Есть один из критериев, который показывающих, будет ли развиваться хай-тек в стране или разработчики расползутся в другие страны. Это разница в позициях нашей страны в двух рейтингах. Первый – рейтинг легкости ведения бизнеса Doing Business, где у нас место в самом низу (Украина занимает 83-е место в мире. – ред.). Второй – уровень образованности людей в рейтинге ООН (Украина занимает 30-е место в мире по индексу уровня образования. – ред.). Также стоит принимать во внимание наличие инженеров и предпринимателей, которые могут генерировать инновации, в которых у нас недостатка нет. В итоге в одном списке мы в внизу, в другом – вверху. При такой «разнице потенциалов» для наших предпринимателей любое предложение из Прибалтики, Штатов или Западной Европы по переезду туда и поддержке компании – очень интересно. Это больший стимул технологическим предпринимателям уезжать из страны.
Если лет 10 в стране будет развиваться экономика и будут улучшаться условия ведения бизнеса, то в определенной степени бизнес-части стартапов удастся вернуть. В то же время ситуативные шаги по стимулированию бизнеса на ситуацию никак не повлияют – мы работаем в рамках длинных процессов.
В нынешних условиях путь Украины, скорее всего, выглядит как совсем кристаллизованная израильская модель – никаких бизнес-активностей внутри страны, все наружу. Туда, где нет наездов, где прозрачное законодательство, где эффективно работает финансовая система.
– А как государство может стимулировать развитие хай-тека прямо сейчас?
– Сейчас отрасль стимулировать вообще нет смысла. Развивая только IT, мы фактически создаем гетто для айтишников. Они много зарабатывают, но… Например, они отправляют ребенка в школу, в которых педагоги получают более чем скромные зарплаты. А чему может научить учитель с зарплатой 2300 грн? Это все надо балансировать, все должно развиваться гармонично. Настоящий и полноценный успех нашей отрасли внутри страны невозможен без успеха страны как экономического и социального образования.
О правильном образовании
– Одна из специальностей, которая набирает все большую актуальность в мире, – анализ данных (data science). Увы, в украинских вузах актуальных знаний не дают. Есть ли смысл ехать и получать это образование за рубежом и возвращаться, применяя его здесь?
– Давайте отойдем от конкретно data science. Рассмотрим сам принцип. Сейчас бизнес меняется очень быстро. Те вещи, которые еще недавно были востребованы, сейчас абсолютно не нужны. Когда нас в акселераторе спрашивают, какие тенденции сейчас актуальны, чем заниматься, мы отвечаем очень просто: если тренд сильно проявлен – «впрыгивать» туда уже поздно. Соответственно, я своего ребенка не толкаю в модные направления. Когда я поступал в институт в 90-м году, сверхпопулярными профессиями были банкиры, экономисты и юристы. Через 5 лет, когда я заканчивал, экономисты были никому не нужны. Банковский сектор развивался еще несколько лет.
Если сейчас инвестировать пять лет, к примеру, в data science или другое любое направление, которое сейчас очень популярно, есть высокая вероятность, что через несколько лет это будет совсем уже не так интересно. Я бы смотрел в первую очередь на соответствие специальности талантам человека. Если у тебя нет способностей и наклонностей к этой области, то получать там образование всегда проигрышная ситуация. Поэтому я бы абитуриентам рекомендовал учиться там, где им интересно. Важно получить хорошее образование, поступать туда, где учат думать.
Фундаментальное образование – необходимо. Да, есть спрос на образование, условно говоря, уровня ПТУ. Да, можно программиста очень быстро научить писать код. Но он не прыгнет выше определенной планки.
– Сейчас часто говорят, что классическое фундаментальное образование не нужно, всему практически полезному можно быстро научиться на разных учебных курсах. Ваше мнение?
– Фундаментальное образование – необходимо. А вот поверх него можно «надевать» что угодно. Да, действительно, есть спрос на образование, условно говоря, уровня ПТУ. Да, можно программиста очень быстро научить писать код. Но он не прыгнет выше определенной планки. Но в то же время наших разработчиков в мире ценят как раз за то, что они работают не по готовому техническому заданию, а могут решать те проблемы заказчика, которые он сам не знает, как решить. А для этого нужен уже совсем другой уровень мышления, на курсах его не получишь.
– И все-таки, если говорить именно о data science, то у нас уже идет речь об открытии обучающих курсов в данном направлении. Как вы оцениваете востребованность этой специальности у нас в стране и в мире в целом в ближайшем будущем?
– Я поддерживаю мнение, что навыки работы с большими объемами данных, обработки их сложными алгоритмами в 10-летней перспективе будет более востребованным навыком, чем умение программировать.
О мастерстве программирования
– Часто говорят, что программирование – это новая письменность в современном мире. Действительно ли нужно всем уметь программировать или понимать, как это устроено?
– Разработка программного обеспечения скоро превратится в «коммодитис», то есть в нечто стандартное, что привыкли получать, не задумываясь. То есть языки программирования отодвинутся на задний план, и большинство задач будут решаться людьми на уровне блок-схем или языкового интерфейса. Когда ты просто говоришь, что делать, а система сама генерирует необходимый для этого код.
Соответственно, требования к технической подготовке будут все больше падать. Это мы и наблюдаем уже сейчас. Так, если раньше сложные сервисы писались большой группой разработчиков, то сейчас человек может «поднять» проект, не написав ни одной строчки кода – существующие инструменты это позволяют (даже непрофессионалам знаком, например, такой тип инструментария как конструкторы сайтов. – ред.). Конечно, программисты будут нужны, но уровень требований к технической квалификации обычного человека будет низкий.
Разработка программного обеспечения скоро превратится в «коммодитис», то есть в нечто стандартное, что привыкли получать, не задумываясь. Так, если раньше сложные сервисы писались большой группой разработчиков, то сейчас человек может «поднять» проект, не написав ни одной строчки кода – существующие инструменты это позволяют.
– Когда-то ценились люди, умевшие работать на языках нижнего уровня, на ассемблерах, что позволяло добиваться высокой эффективности кода. Они больше не нужны?
– Еще как нужны. Есть достаточно большой спрос на языки программирования нижнего уровня, и многие этого не умеют. Я видел живые проекты, где четко было сказано, что, мол, мы оптимизируем код до такой степени, чтобы он работал эффективно по отношению к ресурсам (программа будет требовать меньше памяти, а все основные операции – выполняться быстрее. – ред.), для чего пишем на ассемблере 90% кода. Это может быть серьезным преимуществом. К тому же, когда мы смотрим на «железячные» проекты, то там до сих пор программирование процессоров очень часто происходит с использованием языков нижнего уровня.
В результате получается так. У нас есть нижняя часть пирамиды, где находятся пользователи и разработчики простых систем – требования к их технической квалификации со временем будут падать, поскольку будут появляться все более мощные и простые в использовании инструменты. Количество людей, способных что-то делать на этом уровне, будет стремительно расти. А в верхней части пирамиды, где своего рода элита профессии, требования к квалификации будут только ужесточаться. Количество этих людей тоже будет расти, но не так быстро, как в нижней части. То есть в процентном отношении вес «верхушки» будет снижаться.
О специальностях будущего
– Насколько я вас понял, фундаментальное образование не обязательно получать именно в сфере IT?
– Сейчас я увидел тренд – получение синтетических специальностей, которых раньше не было. Специальностей на стыке.
Приведу один из моих любимых примеров. Еще 15 лет назад специалистами в области генной инженерии были исключительно микробиологи. Сейчас же это программисты, математики. Дело в том, что раньше была проблема, как состыковывать гены. Но когда технология шагнула так далеко, когда задачи могут выполняться запрограммированными для этого устройствами, на первый план вышло понимание того, что именно ты хочешь получить в результате – а это потребовало уже других знаний и навыков. Понятно, что у этих алгоритмистов есть сильный биотехнологический бэкграунд, но основная их работа – чистое программирование.
Мой любимый анекдот на эту тему. Приходит человек поступать на зоологический факультет. Его спрашивают: «У тебя уже есть два высших образования – мифология и генная инженерия. Зачем тебе еще и зоология?». Он достает мешок, вытряхивает оттуда избушку на курьих ножках и говорит: «Не знаю, чем это кормить». Вот это и есть будущее.
Таких специальностей на стыке будет все больше и больше. А спрос на таких людей со стороны больших корпораций фактически отсутствует. Там все делается квадратно-гнездовым способом. И когда у тебя появляется человек, который не вписывается ни в одну из существующих систем, трудно что-то с ним придумать. Куда большой компании девать избушку на курьих ножках? Поэтому такие люди и создают новые бизнесы, работают в рамках совсем нового.
Будет появляться все больше и больше синтетических специальностей, специальностей на стыке. А спрос на таких людей со стороны больших корпораций фактически отсутствует. Поэтому они и создают новые бизнесы, работают в рамках совсем нового.
О качестве стартапов
– Вернемся к стартапам. Как вы можете оценить качество наших стартапов? И можно ли вообще сравнивать стартапы?
– Можно сравнивать. Есть такое понятие fundability – способность привлечь деньги. И если по этому критерию оценивать… Так, у нас каждый год организовывается от 400 до 1000 стартапов. Из них отвечают базовым требованиям инвесторов несколько десятков, максимум 40-50. В худшие годы – 15-20. Нормально, это отраслевая статистика. Может быть, у нас даже лучше, чем в других странах. В отрасли 99,7% компаний банкротятся. То есть выживают только 3 из тысячи. У нас все-таки выживает больше, если говорить о технологических стартапах, которые развиваются на коммерциализации интеллектуальной собственности.
Прямую «риск-доходность» никто не отменял: чем больше риск, тем больше доходность. Компании, которые «выстреливают», они миллиардные. Соответственно, для этого остальные стартапы должны массово банкротиться. В Украине все еще не так плохо, по сравнению со зрелыми рынками. В Силиконовой долине каждый год создаются десятки тысяч стартапов, и из них выживают единицы. В нашей стране создаются сотни – но из них выживают тоже единицы.
– Какие слабые места украинских стартапов?
– Международные эксперты, с которыми мы работаем, отмечают, что в Украине очень сильная техническая составляющая стартапов, но очень слабо все, что связано с бизнесом, продажами и дизайном. С дизайном уже идентифицировали эту проблему, и в результате у нас выросла школа дизайнеров, которые могут работать, плюс – наши предприниматели поняли, что лучше потратить больше денег, но взять хорошего дизайнера из США.
Но вот что касается построения бизнеса, то наши еще не могут договариваться и нанимать людей из области продаж и общего менеджмента с американских рынков. С одной стороны, это очень дорого. Специалист высокого уровня стоит $120-150 тысяч в год. С другой стороны, присутствует разница менталитетов, которая даже при наличии денег не позволяет договариваться. Люди понимают, что будут работать в окружении, которое имеет сильное влияние «совка».
В Украине все еще не так плохо, по сравнению со зрелыми рынками. В Силиконовой долине каждый год создаются десятки тысяч стартапов, и из них выживают единицы. В нашей стране создаются сотни – но из них выживают тоже единицы.
– А какие могут быть проблемы с продажами у интернет-проекта? Сидишь себе где-нибудь Житомире, а он себе по миру разлетается…
– В любом стартапе есть два параметра. Первый – сколько тебе стоит привлечение одного пользователя. Второй – сколько за время пользования системой тебе пользователь приносит денег.
Так вот, когда ты просто «выбросил» продукт на рынок, не инвестируя в привлечение пользователей, то получишь их тысячи. А тебе нужны – миллионы и миллиарды. Для того, чтобы получить этих пользователей, нужно вложить деньги. Это делается просто, но только когда знаешь как. Когда в команде есть люди, которые это делали, а таких у нас как раз и не хватает. В результате у ребят без опыта на привлечение одного пользователя уходит $40 долларов, при этом средний показатель по рынку – $8. Конкуренты, за те деньги, которые они тратят на одного пользователя, получают 5.
Что получается? У тебя есть хороший продукт, но американец поднимает $2,5 млн инвестиций и получает на них миллион пользователей. А ты не можешь привлечь эти деньги, потому что в Украине инвесторов мало, а иностранцы плохо сюда инвестируют. Даже если ты их привлек, то на эти $2,5 млн получишь не миллион пользователей, а, грубо говоря, 200 000. Понятно, что проект американца будет быстрее расти, и он тебя просто «задавит».
Об «ошибке выживших»
– Со временем качество стартапов улучшается?
– Да, конечно. Мы в 2007 году запустили 48-часовую программу «Основы технологического бизнеса». Раньше мы ее читали 6 раз в год, сейчас 4 раза. Пропустили через нее больше 5 000 человек. Эти люди, собственно, и сформировали нашу отрасль. Многие успешные предприниматели, у которых сейчас многомиллионные обороты, время от времени приходят и еще раз прослушивают программу. Это дает общий понятийный аппарат для всех людей, работающих в отрасли, и, выходя на партнеров в Европе или США, проще говорить на одном языке.
В каждой истории успеха есть свои нюансы, которые никак не скопируешь. Но стартапы, которые умирают, совершают одни и те же ошибки. Поэтому не так важно учиться тому, что надо делать, как тому, что делать НЕ надо.
– Учите, как делать стартапы?
– Не совсем так. Вы же слышали об «ошибке выживших»?
– Нет.
– Во время Второй мировой много самолетов сбивали. Те самолеты, которые возвращались, изучали. Специальные группы анализировали, куда чаще всего попадали из пулеметов, и укрепляли эти места. Но однажды пришел какой-то инженер и не сказал: «Ребята, что вы делаете? Если сюда попали и самолет вернулся на базу, значит, туда можно попадать. Укреплять надо не здесь, а в других местах, из-за попадания в которые самолеты не возвращаются».
На самом деле, у каждого стартапа формула успеха своя, которую повторить невозможно. В каждой истории есть свои нюансы, которые ты не скопируешь, но от которых зависит все. Но стартапы, которые умирают, совершают одни и те же ошибки. Поэтому не так важно учиться тому, что надо делать, как тому, что делать НЕ надо.
– И что это за ошибки?
– О, там их море…
– А если назвать топ-3?
– Первое – непонимание своих рынков. Второе – слабая команда. Третье – наши предприниматели не работают с целевой аудиторией. Их осенила гениальная идея, они сделали гениальный продукт, «выбросили» его на рынок, а он никому не нужен. Это грабли, на которые наступают 90% наших предпринимателей.
Да, мы работаем с новыми технологиями, и мы не можем провести опрос потребителей и спросить, что им нужно в рамках инновационного продукта. Как говорил Генри Форд: «Если бы я спросил людей, чего они хотят, они бы попросили более быструю лошадь». Но в любом случае можно работать с потребителями, изучать какие проблемы у них есть. И, решая эти проблемы, создавать продукты. А многие украинские стартаперы высасывают идею из пальца, «выбрасывают» на рынок такой же продукт и не понимают, почему ничего не получается.
Если у тебя есть интересный опыт, то 35-40 лет – хороший возраст, чтобы поменять карьеру и что-то попробовать. Ниже терпимость к риску, но зато старый конь борозды не испортит. Лучше всего строить инновационную компанию в том поле, где ты лучше всего разбираешься.
– А что не так с командами?
– Чаще всего собираются люди, которые доверяют друг другу, но с фрагментарной компетентностью. Например, собираются три маркетолога, которые начинают что-то делать, а технической составляющей у них нет. Так же и наоборот: собирается два программиста, которые «накодили», но не понимают ни как выводить продукт на рынок, ни как делать к нему дизайн.
– Есть сейчас в стране стартапы с хорошим потенциалом? Вы в кого-то верите?
– Конечно, верим – мы же в них инвестируем. Очень хороший проект SOC PRIME. Новая технология для небольших корпораций в сфере информационной безопасности – для оценки угроз и защиты от них. Хорошо продается в Европе. Второй интересный проект – Wishround, сервис групповых подарков. Еще есть образовательный проект CourseYard и сервис доставки продуктов и блюд Zakaz.ua.
О возрасте для инноваций
– Технологические стартапы ассоциируются в первую очередь с молодежью. А могут ли найти себя в них люди постарше?
– Мировая статистика говорит, что большинство интересных историй приходится на предпринимателей возраста 40-50 лет. Обычно с первого раза ничего не получается. Да, очень много молодежи, но это вершина пирамиды, о которой говорят. Если опустимся ниже, то увидим, что за основной массой успешных проектов стоят люди постарше.
Если у тебя есть интересный опыт, то 35-40 лет – хороший возраст, чтобы поменять карьеру и что-то попробовать. Ниже терпимость к риску, но зато старый конь борозды не испортит. Лучше всего строить инновационную компанию в том поле, где ты лучше всего разбираешься. Если ты всю жизнь в ритейле, то приходи и строй e-commerce. Практически то же самое, но новые технологии.
– Если говорить не о предпринимательстве, а вот человек просто уже в серьезном возрасте решил пойти в эту сферу работать. Есть ли ему смысл пытаться переквалифицироваться в айтишника?
– Он не сможет конкурировать с молодежью. Более того, это ему не надо. Взрослый человек, у которого есть опыт, сможет найти себя в IT-компаниях в роли, не связанной с IT. Если он хороший продажник или маркетолог, ему не надо знать языки программирования.
Читайте більше за тегами: